Частые диагностические ошибки в Придворной мед части в XIX веке были в большинстве собственном связаны с женской половиной. Классические способы обследования нездоровых дам императорской фамилии не подразумевали конкретного осмотра, а диагностирование заболевания и определение способов его исцеления определялось лишь на основании сбора анамнеза. Первым из придворных докторов, кто начал разламывать отжившие традиции и использовать принятые способы диагностики в императорской семье, был С.П.Боткин. Если врачи, лечившие императриц ранее, ставили диагнозы на основании «расспроса о припадках», другими словами применяли метод ненадежный и устаревший, то Боткин испросил разрешения на конкретные методы исследования: постукивания, выслушивания и т.д. Разрешение на эти «новаторские методики» в придворной медицине давал лично Александр II, который провозгласил Боткина потом лейб-медиком.

Основная пациентка

Супруга правителя Александра II Мария Александровна родила царю семерых малышей. Роды и склонность императрицы к простудам сделали свое дело, и во 2-ой половине 60-х годов это была нездоровая, сломленная гибелью старшего отпрыска, оставленная супруга. 22 ноября 1870 г. Боткин назначается знатным лейб-медиком, и основным объектом его хлопот становится Мария Александровна.

14 марта 1872 г. императрица уезжает в сопровождении собственного доктора в Крым. П.А.Валуев записывает в сей день в дневнике: «О свойстве и степени заболевания тяжело иметь четкое понятие при огромном количестве разноречивых толков. Кажется, но же, что легкие вправду поражены и что доктор Гартман не увидел зла вовремя и его запустил. Доктор Боткин обусловил болезнь, и поездка в Крым предпринята по его настоянию». Совсем разумеется, что Боткин диагностировал болезнь при помощи стандартных способов обследования, а доктор Гартман «не увидел зла», так как оставался в плену придворных традиций.

О деятельности Боткина как придворного лейб-медика понятно малость, и потому можно привести не публиковавшиеся ранее архивные материалы, связанные с его придворной службой.

Боткин пишет 11 апреля 1872 г. министру правительского двора А.В.Адлербергу: «Здоровье императрицы с каждым деньком приметно улучшается; кашель становится все слабее и слабее, хрипов в груди меньше и в конце концов их было так не достаточно, при всем этом дыхание было свободно… естественно, хрипы еще слышны, но их, может быть, в 10 раз меньше, сравнивая с тем количеством, которое было сначала нашего переезда в Крым, ночь проходит сейчас совершенно без кашля, и деньком Ее Величество может гласить и даже смеяться, не платя за всякий раз кашлем, как это бывало до этого… прогулка без поддержки под руку была несколько затруднительна, сейчас же императрица ходит без помощи достаточно свободно».

Боткин следил ее и находясь в Петербурге. Для его писем к Адлербергу характерен жизнеутверждающий настрой. 29 мая 1874 г. он писал из Гатчины министру правительского двора: «Петербургская весна миновали благополучно для груди, которая, в сути, не усугубилась и представляет при исследовании очень удовлетворительные данные; естественно, явление катара, в особенности в высшей части правой стороны, все еще держится, но в очень благорасположенном размере: пострадала несколько только нервная система вследствие комнатной жизни».

В октябре 1874 г. Боткин уезжает из Петербурга, сопровождая императрицу поначалу в Лондон, а потом в Италию, в Сан-Ремо. Оттуда с 22 ноября 1874 г. он пишет Адлербергу фактически раз в день, сообщая о мельчайших конфигурациях в состоянии здоровья императрицы. Тон его писем как и раньше жизнеутверждающий — «государыня стремительно поправляется», с министром дискуссируется вопрос о возвращении императрицы в Россию. Он пишет: «Я как доктор не буду считать себя вправе настаивать на продолжении пребывания Ее Величества за границей ввиду самого страстного желания Государыни вернуться в Петербург». Но возвращение пришлось отложить, потому что в конце ноября 1874 г. пришло резкое ухудшение: «явления плеврита представлены так, как это бывает вероятным». Ситуация стабилизировалась только к середине февраля 1875 г., и сразу императрица выезжает в Россию. Следствием этой поездки для Боткина было то, что 10 мая 1875 г. он был назначен лейб-медиком двора Его Правительского Величества.

В мае 1878 г. в состоянии императрицы пришло новое ухудшение, и естественно, видные сановники немедля зафиксировали это событие в дневниках. 28 мая 1878 г. военный министр Д.А.Милютин записал: «Болезнь императрицы со прошлого дня возбуждает тревожные опаски. Плеврит усилился и перевоплотился в сильное пневмания. Доктор Боткин не ручается за финал этой заболевания, в особенности ввиду безмерной беспомощности нездоровой».

Осенью 1878 г. Мария Александровна находилась в Ливадии, и роль ее лечащего доктора исполнял ученик Боткина В.И.Алышевский. Российские врачи проигрывали иноземцам в лоске и знании этикета, и таким красивым спецом, но нехорошим знатоком этикета был Алышевский. Вобщем, может быть, в его поведении присутствовала и некоторая фронда — «Базаров» при высоком дворе.

Мемуаристка записала в дневнике: «Алышевский, доктор императрицы, применил все средства, чтоб оборвать начинающееся воспаление. Кстати о медике: он заходит к Ее Величеству в сюртуке либо пиджаке, с немытыми руками, которыми до того, как войти к императрице, трогал собак и возился с ними! В этом же платьице воспринимает нездоровых в поликлинике. Вообщем очень отзывается нигилистическим началом».

Милютин 8 ноября 1878 г. фиксирует: «Приехал доктор Боткин, которого ждали с нетерпением для решения вопроса о том, куда императрице ехать на зиму — в Петербург либо за границу. Боткин как умный человек решил ехать в Петербург, к величавому наслаждению самой императрицы и окружавших ее».

Прошение об отставке

С весны 1879 г. началось непрерывное ухудшение состояния Марии Александровны. То, что известный Боткин не смог поставить императрицу на ноги, привело к новейшей волне критики, направленной против лейб-медика. Боткин, который и ранее тяготился своим положением лейб-медика — оно отвлекало его от вправду означающих для него дел, немедля отреагировал на это письмом к министру правительского двора графу Адлербергу. 30 мая 1879 г. он писал: «Вам понятно, Ваше сиятельство, каким нареканиям, нападкам и клеветам я имел несчастие подвергаться в течение последних месяцев. Российская и зарубежная печать, городские слухи не щадили ни меня, ни даже моей семьи. Глубочайшее сознание честно и свято выполняемого долга давали мне силы твердо выносить все эти нападки и недостойные клеветы, доверие же, которым я имел счастье воспользоваться со стороны Их Величеств, поддерживало меня в минутки уныния. Вглядываясь, но, в высочайшее положение лейб-медика, нельзя не сознаться, что личность его должна быть вне всякого упрека и совместно с этим должна внушать полное доверие не только лишь Их Величествам, да и всему обществу. Вроде бы ни были несправедливы инсинуации и клеветы, набрасываемые на меня в ближайшее время с такою щедростью обществом, которому я служил в продолжении 20 лет, все же положение мое как лейб-медика Их Величеств поколеблено так, что я не считаю вероятным более носить это высочайшее звание и прошу Ваше сиятельство довести об этом до сведения Их Императорских Величеств, прося Их, как милости, уволить меня от службы, которая разумеется мне не по силам».

Многие современники связывали ухудшение здоровья Марии Александровны с покушением А.К.Соловьева на правителя в апреле 1879 г. В конце июля 1879 г. Милютин записал: «Она имела таковой больной и истощенный вид, такую худобу, что всё мы, провожавшие, смотрели на нее с стесненным сердечком, думая про себя, что, может быть, прощаемся с нею навеки».

Императрица уехала на воды курорта Югетейм, откуда 7 августа 1879 г. Боткин в очередной раз докладывал успокаивающие Петербург сведения: «Силы еще больше, сонливость пропала, отдышки нет, цвет лица растерял собственный синий колер, на голову Ее Величество не сетует, опухоль ноги пропала, ночами дремлет еще спокойнее». По мемуарам камер-юнгферы императрицы А.И.Яковлевой, осенью 1879 г. императрицу «одевали и усаживали в кресло, на котором катили в другую комнату… Пару раз в денек она вдыхала кислород средством воздушных подушек…» Так как состояние было очень неустойчивое, Боткин решил отрешиться от планируемой поездки в Крым.

На зиму императрица, как обычно, была выслана за границу, в Канны. Пригодилось воздействие Александра II, чтоб уверить ее уехать. Марию Александровну аккомпанировал ученик Боткина доктор Алышевский. Как это было принято, Алышевский часто информировал Адлерберга о состоянии ее здоровья. 2 ноября 1879 г. он писал: «Дурная гнойная мокрота, содержавшая внутри себя существенное количество эластичных волокон… продолжала выделяться… в ночь на вчерашнее число начался новый бронхит. Ее Величество смочила в течение ночи слизистою мокротой три носовых платка и, не считая того, много отхаркала таковой же мокроты еще в тазик».

В декабре ее состояние резко усугубляется, и потому 6 декабря 1879 г. Боткин срочно выезжает в Канны. Было принято предварительное решение о срочном возвращении императрицы в Петербург. Так как ее состояние было очень томным и боялись самого худшего во время возвращения, в Канны отчаливает лично граф Адлерберг для того, чтоб принять решение на месте, после консультаций с докторами. Милютин фиксирует вопросы, бродившие в обществе: «Как выдержит она такое путешествие в реальную серьезную зиму? Не везут ли ее только для того, что бы тут похоронить?»

9 января 1880 г. величавый князь Павел Александрович приехал из Канн и сказал Милютину о том, что принято окончательное решение перевезти императрицу в Петербург. Фрейлина императрицы А.А.Тютчева именовала это решение «ожесточенным» и вспоминала, что Мария Александровна «возмутилась этой непоследовательностью и длительно рыдала». Императрица была так плоха, что «много раздумывали — не довезут ее живой, и доктор Боткин предупредил священника Никольского, ехавшего в поезде Императрицы, чтоб он был готов причастить ее Святых загадок».

По свидетельству Милютина, императрицу привезли в Петербург 23 января 1880 г. Правитель повстречал ее с отпрысками в Гатчине. На вокзале было строго запрещено находиться кому бы то ни было, чтоб не тревожить императрицу. Позже Милютину передавали, что все были «поражены ее худобою и истощенным видом». Тема умирающей императрицы стала главной новостью светского общества, Милютин писал, что она не выходит из собственной комнаты, ее никто не лицезреет. В газетах начали появляться бюллетени, носившие довольно успокоительный нрав. 26 января 1880 г. Милютин записал рассказ баронессы Н.К.Пиллар: «Императрица обратилась в скелет; не имеет сил даже двигать пальцами; ничем не может заниматься» и добавляет, что «1-ая встреча с нею должна была произвести тяжелое воспоминание на сударя, который с того денька также ощущает себя нехорошо, сетует на лихорадочное состояние и слабость.

Он сделал свою терапевтическую школу

5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце взорвалась бомба Степана Халтурина. Взрыв был так силен, что его слышали не только лишь в близлежащих зданиях, да и живущие на Мойке. Императрица же, повсевременно находившаяся в полузабытьи, даже не услышала взрыва, а суету во дворце ей растолковали случайным взрывом газа. Так как Боткин не отходил от умирающей императрицы, Александр II решил показать ему свое монаршее благоволение и подарил ему табакерку, украшенную бриллиантами, с вензелем правителя. В мае 1880 г. из-за повсевременно ухудшающегося самочувствия Марии Александровны обычный переезд правителя в Царское село был отложен. Но колебания длилось не в особенности длительно, и 10 мая Александр II совместно с Е.М.Долгоруковой уезжает из Петербурга. Императрица в том же безвыходном состоянии осталась в Зимнем дворце совместно с младшими отпрысками. Для того чтоб соблюсти приличия, правитель приезжал временами в город на несколько часов, чтоб навестить умирающую супругу.

22 мая 1880 г. в 10 часов утра лейб-медик Боткин и знатный лейб-медик Алышевский направляют Адлербергу донесение о погибели императрицы. Документ написан рукою доктора Алышевского: «Ее императорское Величество Государыня Императрица в течение прошлого дня была слаба и сонлива. Расслабленно уснув в обыденный час вчера вечерком, Ее Величество больше не пробуждалась. В три часа ночи малость кашляла, а в седьмом часу утра закончилось дыхание и Ее Величество в Бозе опочила без агонии».

После погибели императрицы остались разрозненные эскизы завещания, в одном из их было зафиксировано ее желание «если это может быть, не создавать вскрытия». Все же вскрытие было произведено 23 мая 1880 г. в присутствии министра правительского двора Адлерберга, лейб-медика Боткина и других докторов. При вскрытии было отмечено, что подкожный жировой слой практически совсем пропал. В заключении констатировалось: «У Ее Правительского Величества было хроническое воспаление обоих легких и по преимуществу правого. Воспаление это имело нрав интерстициального воспаления, сопровождавшегося расширением бронхов в нижних толиках и язвенным разрушением легочной ткани по преимуществу в верхних толиках и в особенности правого легкого. Поражение легочной ткани осложнено последствиями бывшего воспаления легочной плевы, выразившееся сращениями правого легкого с грудною стенкою, в особенности заднею частью нижней толики… Отягощения легочной заболевания, конфигурации в разных других органах, как сердечко, почках, селезенке, были очевидною причиною и тех особенностей, которые наблюдались при жизни в течение этого легочно-чахоточного процесса».

После погибели императрицы, главной пациентки Боткина, 15 июля 1880 г. Александр II повелел «сохранять все получаемое им содержание и назначить пенсию в 4 тыс. руб.»

Придворная служба, непременно, отымала много времени от преподавательской деятельности, и «число лекций, прочитанных Боткиным в течение учебного года, было очень невелико… не превышало 30, максимум 40… Бывало, открывал курс сначала ноября, а закрывал (вынужденно) в половине февраля», но совместно с тем конкретно придворная служба поставила Боткина в особенные условия и позволила сделать терапевтическую клинику, пользующуюся особыми преимуществами (ни в одной другой поликлинике не числилось столько ассистентов и не было замещающего директора в лице экстраординарного доктора). Ему удалось сделать свою терапевтическую школу, ведомую продуктивную исследовательскую деятельность. Из терапевтической поликлиники Боткина вышло 60 докторских диссертаций и около 400 научных работ.

Игорь ЗИМИН, доктор исторических наук.
С.-Петербургский муниципальный
мед институт
им. И.П. Павлова.

Оригинал статьи: здесь
Фото с веб-сайта: botkina.ru